…Сегодня я опять смотрела эту запись. За 16 лет существования она значительно пострадала: краски поблекли, местами она стерлась настолько, что через многие кадры тянутся черные полоски. Несмотря на это, я все равно обожаю эту запись. Как же давно это было! Долгих 16 лет назад…

Всякий раз, как я ставлю ее в старенький проектор, мой сын, а ему 15  ( тинейджер, что и говорить), начинает ворчать: мол, такие воспоминания до добра меня не доведут. Не знаю, может, он прав… Ведь, если смотреть на меня со стороны, то может показаться, что я вижу эту запись в первый  раз. Я все так же смеюсь над одними и теми же смешными кадрами, а в конце пленки, обычно, пускаю слезу – и не могу с собой ничего поделать.
Что же это за запись? Обычное любительское домашнее видео: он и она весело проводят время: ездят верхом, играют в теннис, плавают, кривляются перед объективом. Обычные эпизоды из обычной, на первый взгляд, жизни. Десять последних минут записи посвящены малышу, с которым играют счастливые родители… Как же давно это было… Как недавно это было… Это все – моя жизнь. Самые яркие воспоминания. То, что не дано никому забрать, украсть, вычеркнуть. И я буду это помнить, пока жива. Друзья уговаривают записать мою историю, возможно, для моих детей – чтобы помнили, а может, и для будущих детей моих детей… Что ж, я решилась, но чтобы понять все, надо вернуться в далекий 78 год. Год – перевернувший мою жизнь.

Если уж быть точной, то зародилась эта история еще в 1970. Мне было 10 лет, и тогда я увлеклась кинематографом. У всех подружек были какие-то хобби: марки, открытки, наклейки. Я обожала кино и потому собирала фотографии актеров и вырезки из газет с кадрами из фильмов. Папка, в которую помещалась каждая новая вырезка, все росла, увеличивалась, и вскоре приобрела название «архив». Чьих только фото у меня не было: Грейс Келли и Кери Грант, Мерлин Монро и Тони Кертис, Вивьен Ли и Мишель Мерсье… У меня не было привязанности к какому-то одному артисту. Меня больше интересовали сами фильмы, сюжеты, процесс их создания. Сколько себя помню, всегда хотелось что-то в фильме поменять, заменить или вырезать. Лет в 13 я решила стать критиком. Правда, вскоре убедилась, что моя точка зрения совершенно противоположна мнению именитых критиков. А после пары-тройки серьезных конфликтов с друзьями, я решила распрощаться с этой идеей (по крайней мере, до лучших времен).

А в том удивительном 78 году я пошла в кинотеатр на широко разрекламированный фильм «История любви». Сюжет особо не был замысловат: еще одна история в духе «мушкетеров» - естественно, с любовно-романтической линией, сражениями и динамическими сценами. И все же фильм потряс меня до глубины души, потому что я увидела в нем  ЕГО: высокий, атлетически сложен, лицо открытое и очень обаятельное – притягивало с первых кадров – выразительные светлые глаза, голливудская улыбка, шикарная каштановая шевелюра, а голос – мягкий, местами вкрадчивый, завораживающий, отражающийся где-то в моем подсознании неведомым кодом и заставляющий думать только о нем. В общем, я влюбилась. Влюбилась так, как никогда. Это было глупо и я, конечно же, это понимала. Звали голливудскую звезду – Ричард Райнер. Со дня, когда я увидела его впервые, на меня что-то нашло. Я была, словно зомбирована: все мысли – о нем. Нашла случайно у подружки его фотку: маленькую – 4*5 см, и стала носить ее с  собой, подобно маленькой реликвии. Сколько неприятностей принесло мне это увлечение: я тогда училась в колледже и совершенно не могла сосредоточиться ни на чем. Бывало, сидела я на кровати, сжимала в руке его фото, ставила на максимальную громкость какую-нибудь балладу, а сама заливалась слезами, чуть ли не до истерик. Я понимала, что моя любовь – такая глубокая и сильная – с самого начала обречена на провал, я никогда не смогу не то, что к нему приблизиться, а даже просто взять автограф, заговорить на улице. Эта безысходность уничтожала меня! Каждый вечер я молила Господа, чтобы он помог мне ЗАБЫТЬ! Забыть, чтобы не страдать, чтобы жизнь моя вернулась в прежнее русло, чтобы я опять начала обращать внимание на реальных людей, живущих рядом со мной, а потому – доступных…

Шли недели, и, к моему облегчению, боль стала притупляться. Я чувствовала, как потихоньку Ричард Райнер ускользает из моей жизни.  И вдруг, словно снег на голову, новый фильм с его участием: «Смерть на небесах». Фильм об авиакатастрофе, реальная история из жизни. Райнер играл доктора, который помогал спасать пассажиров. Весь фильм я проплакала. Моя мать очень рассердилась, завила, что у меня нарушена психика, мне нужен специалист, раз я так «убиваюсь из-за ерунды». Где ей было понять, ЧТО тогда творилось в моей душе! Однако, что меня удивило, так это возраст Ричарда в фильме: ему было не меньше 40, а в предыдущем фильме я ему давала лет 30. Надо же – подумала я – как у нас умеют гримировать! Я не знала об этом артисте ровным счетом ничего, поэтому навскидку давала «Моему герою», как я стала его называть, лет 32-35.

Прошел месяц. Мои сильные чувства стали постепенно затухать, и, когда-то так нежно охраняемое, фото я выложила на столе и больше не брала с собой. Однажды, проходя мимо газетного киоска, я увидела его фотографию на обложке какого-то журнала. Счастью моему не было предела. Номер был немедленно куплен, и я погрузилась в чтение прямо на ходу. Первые же строки статьи повергли меня в шок: в глазах потемнело от избытка чувств, а ноги стали ватными. Пришлось сесть на ближайшую скамейку. Я еще раз перечитала первый абзац: «Ричард Джордж Райнер родился 31 марта 1919 года в Беверли Хиллз, Калифорния.»  Я машинально подсчитала: ему было 59 лет. Не знаю, почему, но меня охватил ужас, подобный панике. Моей первой любви 59 лет! Он старше меня на 41 год, старше моего отца на 13 лет! Эти цифры опять и опять крутились в голове – и я просто психологически не могла с ними смириться. Не знаю, чем объяснить, но в тот же миг, когда я поняла всю разницу в возрасте между нами, я возненавидела его. Не зря же говорят: от любви – до ненависти… Я дочитала статью до конца, кажется, ничего не поняла, кроме последней фразы: «никогда не был женат». Придя домой, отложила статью куда-то подальше, чтобы меньше раздражала. С этого момента я уже не могла смотреть на «моего героя» прежними глазами. Что-то умерло во мне. Словно часть меня: была и не стала. По телевизору снова и снова крутили фильмы с его участием, но я не могла их адекватно воспринимать. Я постоянно насмехалась над его возрастом. Каким же старым он мне казался! Время шло, обида (впрочем, на кого?) постепенно утихла так же, как и былая страсть. Старая черно-белая фотография была убрана со стола и заброшена в ящик за ненадобностью. На смену старому чувству пришло новое увлечение: молодой, известный, невероятно обаятельный актер завладел моими мыслями. Впрочем, новые чувства были совершенно другими, не похожими на прежние. Кроме того, у меня появился друг – Бобби – отличный парень, он учился вместе со мной в одном классе. Это был самый лучший мой друг, тот, кому можно было рассказать больше, чем самой близкой подружке.

Не знаю, как бы повернулась моя жизнь дальше, если бы не одно событие, последовавшее вскоре  и, соответственно, изменившее всю мою жизнь. Это произошло месяца через 3 после того, как я впервые увидела «Моего героя» в «Истории любви». Незадолго до этого я прочитала где-то, что наши сны можно «заказывать»: просто надо долго думать о том, что ты хочешь, чтобы тебе приснилось, и тогда есть шанс, что так и будет. Я проделывала эту «операцию» в течении нескольких дней, желая, чтобы приснилась моя последняя кинолюбовь. Однако, ничего не происходило. И вот, на  4 день я села перед фотографией своей новой пассии и, смотря ему прямо в глаза, произнесла на манер молитвы: « Я хочу, я очень хочу, чтобы ты сегодня ночью мне приснился! Я хочу тебя видеть! Приди ко мне во сне!» И, как бы это  было невероятно, но мне действительно приснился сон! Однако увидела я вовсе не то, что заказывала. Я увидела себя стоящей в каком-то зале на экскурсии. Оказалось, что я в гостях у Ричарда Райнера! Весь сон он водил меня по своему дому, угощал чем-то, и очень мило общался. Вот голос-то его – такой нежный и глубокий, пробуждающий во мне неизвестные чувства – и заставил меня изменить свое отношение к нему. Много чего было нагромождено во сне: мне запомнилось, как мы ехали вместе в авто, ветер трепал его волосы, он чему-то улыбался, мы мило болтали. Все это было настолько реалистично, что первая фраза, которую я произнесла, когда проснулась, было: «Я стану самой счастливой!» Не знаю, почему я ее тогда произнесла. Помню только, что сердце колотилось, как бешеное, а еще было удивительнейшее ощущение абсолютного счастья. Я внушила себе, что сон – такой реалистичный – не мог быть мне послан просто так – нет, это знамение, но, чтобы оно сбылось, надо верить. Очень сильно верить!
                                                                                                                                                                       
С этой ночи у меня началась своего рода новая жизнь. Я стала более энергичной, более уверенной в себе, стала заниматься спортом: плаванием, попробовала даже конный спорт и теннис, но условий заниматься всем не было – и пришлось бросить. Я интенсивней стала учиться, записалась на дополнительные курсы. Я трудилась с утра до ночи, день был расписан – и, главное, мне это нравилось!

Любовь моя росла с каждым днем. Я скупала все, где была хоть одна строчка о НЕМ, где была хоть одна самая маленькая ЕГО фотография, где он просто упоминался. Я стала фотографировать сцены с ним с телевизора, по ночам печатала фотографии и ощущала себя самым счастливым человеком на свете, когда они выходили удачными. Я записывала ЕГО голос на пленку, а потом слушала до умопомрачения. Я писала стихи, и, естественно, все они были посвящены объекту моего обожания. «Мой герой» очень активно снимался в тот период, и это давало богатейшую пищу моему воображению. Как бы это странно ни звучало, но я жила ИМ. Тогда мне казалось, что я расцветаю от своих чувств. На самом деле – это было медленное угасание. Он, сам того не зная, забрал часть моей души, а я погрузилась в мир фантазий, от которых не следовало ожидать ничего хорошего.

Последней дверью, закрывшей мне путь назад к прошлой жизни, стало вечернее шоу «Напиши звезде». Ведущая шоу объявила конкурс: «Мой герой». Суть заключалась в том, что любой желающий в отведенное время мог написать письмо любому известному исполнителю – певцу,  артисту.  Победитель награждался специальными призами: от студии – видеокамера и 2 дня на студии Уорнер Бразерс в Голливуде, а, непосредственно, от «героя» признания – вечер, проведенный вдвоем. Это сообщение ввело меня в невероятно возбужденное состояние. Я поняла, что должна, нет, обязана написать. Но что? Я писала каждый день в течении последующих 8 дней означенного срока. Каждый раз – все это было не то, что у меня на сердце, не так, как мне бы хотелось передать. Время поджимало. И вот, когда уже с написанием откладывать было невозможно, на меня вроде как что-то нашло. Я взяла лист бумаги, ручку, включила самую грустную кассету из тех, что имела, и начала писать.

«Каждую секунду на Земле рождается несколько сотен, а, может, и тысяч человек. Каждому из них Бог дает душу: неповторимую, оригинальную, прекрасную! Человек растет, набирается опыта и знаний, и вместе с ним растет и его душа.  Человек различает добро и зло, ложь и правду, постигает мудрость. Но вот на каком-то этапе своей жизни одна душа встречает другую душу, и с этого момента они идут по жизни рядом. Настает момент, когда души предстают перед Создателем, и Он отпускает души в рай. Но есть в мире силы, которые пытаются разлучить родственные души.  Одним удается сохранить свою любовь, другие – расстаются, третьи -  никогда не встречаются. Когда настает ИХ время, и душа предстает перед Богом – одинокая и неприкаянная – то и участь ее ждет незавидная. Одинокие души попадают в город Утраченных иллюзий, город Утрат и Грез. Город Одиноких душ. Нет в нем ни радости, ни грусти, ни счастья, ни бед, ни закатов, ни рассветов, ни дождя, ни радуги. Там нельзя ощутить аромат весеннего цветка и попробовать на вкус первый снег. Нет там ничего этого.

Ричард, видели ли Вы любовь? Да, ее можно увидеть. Это похоже на маленькое облачко. Когда я вижу вас на экране, маленькое облачко словно бы обволакивает вас, подобно  некоей видимой ауре, как у ангелов. Кто Вы, Ричард – ангел или демон? Откуда Вы пришли? Почему меня тянет к Вам, хоть я Вас никогда не видела и не знаю Вас совершенно? Может, Вы –  тот, с кем моя душа должна стоять перед Господом? Но это не может быть правдой, иначе это ужасно: ведь мне никогда не быть рядом с Вами, а, значит, моя душа неизбежно попадет в Город Одиноких душ! И люди никогда не узнают моих истинных чувств, моих страданий. Я вынуждена их скрывать.

Почему же я пишу? Это… последний мой крик. Если Вы все-таки получите мое письмо, пожалуйста, сохраните его у себя, и тогда там, в Городе Утраченных Иллюзий я буду уверена в одном: я сделала все возможное, чтобы хоть часть меня была рядом с Вами.
Прощайте. Очевидно, навсегда.  Бонни Конти»
                                                                                                                                                                       
Написав свое послание буквально на одном дыхании, я вложила его в конверт, а на следующее утро отправила по почте. Потянулись долгие дни ожидания. Спустя неделю на меня напала такая апатия, что я уже не верила в то, что у меня есть хоть какой-то шанс. В результате я умудрилась пропустить прямой эфир передачи, где должны были объявить победителя. Со мной чуть истерика не случилась! Правда, успокоила мама, напомнив мне, что это  шоу повторяется в ночном эфире. И вот я уже не сплю до 2 часов, сижу перед телевизором и жду. И, конечно, передача оказалась слишком длинной, скучной, шутки – старыми. Наконец,  мы все дружно добрались до финала. Ведущая  - Дебора Коллинз – долго рассказывала о том, как много пришло писем, и как тяжело было сделать выбор, но все же победитель был определен. «Итак, - сказала она, а я так волновалась, что спустилась с дивана на ковер и села перед самым экраном телевизора, - нашим победителем стал… точнее, стала… Бонни Конти!» Что тут началось! Как мое несчастное семейство не умерло в ту ночь от моих истеричных воплей – ума не приложу! Я прыгала и вопила во все горло: «Я выиграла! Я выиграла!!!»
А дальше был звонок на студию, и я долго слушала инструкции, как, когда и куда мне ехать. Потом был аэропорт, трогательное прощание с родителями, последние наставления. И вот я уже лечу в самолете – первый раз пересекаю всю страну с востока на запад. Первый раз сама отправляюсь в путешествие, и при этом совершенно не вспоминаю о своем доме. Всю дорогу я думала о том, что конкурс выиграла именно я, а, значит, я увижу ЕГО! И ничего в этом мире мне уже не было нужно.

*   *   *
Мне казалось, что я только что прилегла, а между тем, когда я открыла глаза и посмотрела на часы – было полчетвертого. Я проснулась от того, что мне показалось, будто кто-то резко хлопнул в ладоши рядом со мной. В легкой растерянности я села на кровати и прислушалась. Что разбудило меня? Я подумала, было, что это все мне просто примерещилось, как вдруг звук падающего предмета нарушил  тишину, и это было так неожиданно, что я вздрогнула. Кто-то в доме не спал. Можно было, конечно, сделать вид, что меня это никак не касается, повернуться на другой бок и опять заснуть. Но любопытство взяло надо мной верх – и я тихо вышла из своей комнаты. Я прошла по коридору, везде было темно. Я спустилась на первый этаж и заметила свет, льющийся из той комнаты, где я пряталась днем. Я подошла к дверям и заглянула. Мне совершенно не хотелось, чтобы меня кто-нибудь заметил, потому я только высунула голову в дверной проем. В гостиной был один только Райнер. Он сидел в кресле: в одной руке –  бокал, в другой – книга. Я поняла так, что книгу  он и ронял. Догадка моя подтвердилась, когда он в очередной раз попытался удержать в руках толстенный том, но тот выскользнул из рук и с глухим ударом упал на пол. Райнер выругался. Поднял книгу и со всей силы швырнул от себя в глубь комнаты. Встал, шатаясь, подошел к графину и опять налил себе. Я не хотела присутствовать при этой сцене, а потому тихонько начала пятиться. Пол заскрипел под ногами, я замерла на месте.

- Раз уж пришла – не стой в дверях, - и Райнер сделал жест рукой, приглашая меня войти. Мне стало ужасно неловко, но я вошла.

- Садись, - он похлопал на диване рядом с собой. - Налить?

Я отрицательно покачала головой. Он ядовито усмехнулся.

- А, ну да, нам же нет 21! Мамина дочка! – и опять – на губах эта неприятная гримаса. Я молчала, но взгляд не отводила, хоть и чувствовала себя лишней.

- Ты вот мне скажи: зачем такой молодой, неопытной, симпатичной девчонке, как ты, ехать в другой конец страны, за много миль, бросив семью, друзей, дружков. Дружок хоть у тебя есть? Думаю, должен быть, а? Как звать-то?

- Билли, - еле слышно проговорила я.

- Точно, бросать своего Билли – и все только ради того, чтобы увидеть меня – старого потрепанного, - он перевел взгляд на свой бокал, - практически алкоголика (чего уж тут скрывать, итак все ясно). Пусть даже, чтобы провести здесь ночь (впрочем, не сомневаюсь, об этом мечтают и более зрелые дамы), увидеть, как выглядит известный артист в ночном халате или плавках. Зачем? Я тебя спрашиваю: зачем? Я такой же, как все: ем, пью, в туалет хожу. Известный – да, автограф там взять у меня, сфотографироваться со звездой – это я понимаю, но утверждать: люблю! Я не понимаю. Не понимаю, как можно смотреть на меня… - он замолчал, а тогда взял меня за подбородок и посмотрел мне в глаза. – Как можно смотреть на меня такими глазами? И ведь никто же из вас меня не знает! А у меня тоже есть свои секреты, и не самые приятные, между прочим, и грехов у меня – не отмолить, но почему ж вы все всё равно ТАК на меня смотрите?

Он отвернулся к окну, замолчал. Я чувствовала себя ужасно: лучше б оставалась в своей комнате, чем быть свидетелем его пьяных откровений. Он опять заговорил.

- А еще я не понимаю, почему все мои женщины не могут на меня смотреть так, как ты. В нашей паре почему-то видят прежде всего   себя –  со мной, а не меня –  с собой. Я вроде как дополнение к бриллиантовому гарнитуру на их очаровательных шейках и ушах. Как объяснить, что всю жизнь ищу тихую, спокойную, такую, чтобы смотрела на меня так …,- он замолчал, а тогда обернулся ко мне и продолжил: - Как ты сейчас смотришь.

Настала пауза. Долгая, неловкая. Он опять пил, я молчала. Он отвернулся к окну и устремил свой взгляд куда-то в темноту. Я какое-то мгновение смотрела на его спину, а тогда, сама не знаю почему, пододвинулась к нему и вдохнула его запах, как тогда, на пляже. Он него пахло смесью виски с легким ароматом той самой обворожительной туалетной воды. Я подняла руку, хотела положить ему на плечо, но не смогла, а тогда просто провела в воздухе, словно гладя. В ту же секунду я сообразила свою ошибку: он, видимо, заметил мои действия, отражавшиеся  на стекле, как в зеркале, тут же резко обернулся ко мне, а тогда произошло невероятное! Он с силой прижал свободной рукой мою голову к себе и агрессивно впился в мои губы! Я не успела ничего сообразить или даже оттолкнуть его, как уже почувствовала его язык у себя во рту! Что он вытворял! Со мной никогда такого не случалось, я вообще не имела понятие, ЧТО он делает. Руки мои безвольно повисли, я не могла сопротивляться, но и обнять его я тоже не могла. Он отпустил меня так же неожиданно, как и прижал. Вытер тыльной стороной руки губы, сделал глоток виски и произнес:

- Извини ,- небрежно так, вальяжно.

Я почувствовала, что теряю над собой контроль. Меня начал быть нервный озноб, я ощутила, что мне не хватает воздуха. С трудом я встала с дивана. Голова моя закружилась, ноги стали ватными. Последнее, что я помню, так это, как я пытаюсь ухватиться за спинку дивана, а она куда-то уплывает от меня. Дальше была темнота.

Я пришла в себя от холода на лбу. Поняла, что лежу на диване  с пакетом   льда на голове. В ушах стоял шум, ноги заледенели, я вздрогнула.

- Пришла в себя? Слава Богу! Разве ж можно так пугать! Свалилась в обморок, да еще   в моем  доме! Надеюсь, этот случай останется между нами? – он присел на край дивана.
Я кивнула.

- Простите, мне очень стыдно.

- Ну, ну, ну, - он похлопал меня по руке. -  Это ты меня прости,  – и добавил шепотом: - Не смог удержаться.

Я села. Мне становилось лучше. Стыдно было смотреть ему в глаза: вот подумает: неврастеничка! Он направился к столику с виски, пошатнулся, ухватился за край стола и добавил:
- А я думал, твое падение отрезвило меня!

Я тяжело вздохнула.

- Да ладно, не бери в голову, - Ричард опять сел рядом.

- Можно я пойду к себе? – тихо спросила я.

- Конечно. Провести?

- Нет, я сама, спасибо. – Я встала, но тут же голова закружилась, и я опять ухватилась за край дивана.

- Э, нет, так не пойдет! Свалишься где-то в коридоре, отвечай потом перед твоим, как там его… А, Билли! Давай, проведу.

Ричард отставил бокал, правой рукой взял мою правую руку, а левую положил мне на талию. Фактически, он нес меня, я едва перебирала ногами. Мы поднялись наверх. И тут уже у самой двери я развернулась к нему. Вышло так, что мы стояли совсем близко друг от друга. Левая рука его все еще обхватывала мою талию, правая – была в моей руке. Я встала на носки и прошептала ему прямо в лицо:

- Я хочу Вас сейчас. Никто никогда ничего не узнает. Я клянусь! Только сегодня, только эта ночь! Нам обоим это нужно, как никогда! Прошу вас!

- Нет! – прошептал он, но не чувствовала я  уверенности в его словах, а потому продолжала:

- Только сейчас! Один раз! Просто, чтобы не было так одиноко! Так пусто!

Я смотрела ему в глаза, но в полумраке коридора они казались мне темными и такими глубокими! Я почувствовала, как он вдруг сильнее прижал меня к себе, а тогда выпустил мою руку и опять, обхватив мою голову, поцеловал. Земля уходила у меня из-под ног. Он еще сильнее обнял меня, а тогда мы вошли в комнату…

Я не стану описывать все подробности того, что затем последовало, ведь предполагается, что эту историю я пишу для своих детей. А для них  я –  прежде всего мать. Впрочем, кое о чем я не могу не сказать, предвидя вопросы, которые вам хотелось бы мне задать. Да, это был мой первый опыт. Ричард был агрессивен, напорист, действовал стремительно, неистово. Не было в его действиях ни ласки, ни нежности, ни привязанности. Какая уж тут любовь! Мне казалось, что я задохнусь в его объятиях. Все закончилось слишком быстро, и я уверена, что удовольствия не получили ни он, ни я. Я вообще, мало, что поняла тогда. Увидела, что виски быстро сморило его, он моментально уснул, повернувшись на бок, лицом ко мне. Я не могла спать. Сквозь открытое окно на лицо Ричарда падала полоска лунного света. В этом серебристом сиянии Ричард был подобен ангелу. Следы прожитых лет стерлись в полумраке, не было видно ни морщин, ни пятен на лице. Я провела пальцами по его руке, ощутила тепло его тела – это был мой миг! Мы разделили одиночество друг друга и, пусть хоть ненадолго, стали частью одного целого. Я  еще очень долго  любовалась этой картиной, время от времени, прикасаясь, то к его руке, лежавшей ближе ко мне, то к волосам. Потом я придвинулась к нему ближе, и уснула.
Проснулась я так же стремительно, как и в предыдущий раз. Было утро, солнечный свет заливал комнату. Ричард, лежа на спине, громогласно храпел во сне. Я посмотрела на него. В свете утренних солнечных лучей его возраст опять вернулся к нему. Не было больше того ангельского выражения, покорившего меня ночью. Но было новое выражение: тревога, беспокойство … Мне почему-то страшно захотелось принять душ. Я на носках прошла по комнате и поняла, что никакая сила не заставит меня принять душ в ЕГО доме. Более того, я не могла там оставаться ни минутой дольше. Как можно тише я оделась, взяла свою сумку и на цыпочках выскользнула из комнаты. Я помчалась, что силы, вниз, и уже у самых дверей столкнулась с его дворецким.

- Доброе утро, мисс! Уже нас покидаете?

Я посмотрела ему в лицо: он улыбался не по-доброму, как-то надменно, высоко подняв голову, и смотрел на меня сверху вниз. Я поняла: он все знает! Он презирает меня! Я не могла там оставаться.

- Я поймаю такси, - бросила я ему через плечо, на что он мне отвечал:

- Не получится, на нашей улице такси практически не ездят. Здесь у всех есть личные водители. Живущим здесь - такси ни к чему!

Я застыла на месте.

- Хорошо, а Вы  можете  мне вызвать такси к воротам. Я там подожду.

- Как будет угодно. Мистеру Райнеру что-нибудь передать? – тон, с которым он произнес эту фразу, четко и медленно выговаривая каждое отдельное слово, подтвердил мои догадки.

- Всего наилучшего! – ответила я, не оборачиваясь, голос предательски дрогнул, я вышла из дома, закрыла за собой дверь, а тогда со всех ног кинулась к воротам.

*   *   *
Итак, я вернулась домой. Жизнь потекла своим руслом. Всеми силами я пыталась забыть то, что произошло со мной в последние 12 часов моего пребывания в памятном доме в Беверли Хиллз. Конечно, сначала пришлось помногу раз рассказать о своей поездке родным, друзьям, знакомым и знакомым знакомых. И, естественно, все самые тайные моменты я сохранила в своем сердце под надежным замком. Но прошло 2 месяца, и люди  перестали доставать меня вопросами, типа: Ну как там?

И, возможно, рано или поздно я бы забыла об этой истории, не окончательно, конечно же, но, по крайней мере, вспоминала бы о ней без содрогания, если бы не одно «но». Мистер Ричард Райнер, сам того не подозревая, сделал мне на прощание удивительный подарок, с которым я не знала, что делать. Как-то, спустя 3 месяца после возвращения, сидела я дома у своего друга Билли, и между нами произошел примерно такой разговор.

- Билли, что же мне делать?

- Ты точно уверена? Может, там что-то не так. Надо еще раз убедиться.

- Билли, я проверяла 5 раз! Сколько можно. Каждый раз – положительный результат.

- Я не знаю. Ты меня этими вопросами в тупик ставишь.

- Так ведь мне не к кому обратиться! Я не знаю, как дома сказать! Меня выгонят из дома, это точно!

- Поживешь у меня, - Билли засмеялся. – Мои против не будут. Они тебя любят, ты ж знаешь.

- Ох, Билли, если бы все было так просто!

- А ты не думала, что надо все рассказать? – Билли сидел на подоконнике и смотрел в окно. Почему-то не было у него желания смотреть мне  в глаза. Неужто, и он считает меня человеком, не достойным прямого взгляда?

- Я понимаю, что рано или поздно все откроется, на пока мама еще не готова морально…

- Ты не поняла, - перебил он, и, наконец, обернулся ко мне. Билли был серьезен, как никогда, - Ему все рассказать?

- Ему? Ему?  - на глазах опять предательски выступили слезы.- Как сказать ЕМУ? Он никогда мне не поверит. Я помню, как он провожал меня в аэропорту! Я боюсь его, боюсь того, что он может со мной сделать! Это невозможно, Билли!

- Ты не понимаешь! – Билли чуть не кричал, - У него нет семьи. Неужели ты не понимаешь, как для него это важно? Важно знать, что он больше НЕ ОДИН В ЭТОМ МИРЕ! Что он не исчезнет бесследно, после него останется кто-то, на него похожий. Это же так элементарно!

- Не кричи, Билли! Все я понимаю, а вот ты не понимаешь, что я ему не нужна! И между нами ничего не было – он сам так сказал.

- Ну, да, а теперь ты ждешь от него ребенка, которого сама себе выдумала.

Я  закрыла лицо руками. Билли был единственным человеком во всем мире, который знал мою тайну. Поначалу я даже и не сообразила, что какие-то пару минут с Великим Артистом могут обернуться для меня такими последствиями. Особенно, в свете его рассказов о своих попытках завести семью. Я думала, у него просто не может быть детей. Оказалось, ошибалась. И вот теперь я нахожусь в таком положении, что совершенно не знаю, что предпринять. А мой распрекрасный друг не может дать ни одного вразумительного совета.

- Я не буду ничего делать, - отвечала я, чуть успокоившись. – Рано ли, поздно ли, мама сама все узнает, тогда и поговорим.

- Это не самый лучший способ. Не самый умный, я бы сказал, способ. В любом случае, я поддержу тебя, можешь на меня рассчитывать,- мы обнялись, и долгое время после не возвращались к этой теме.
                                                                                                                                                                   
Как я прожила следующие полгода? Мне казалось, что,  когда просишь время идти медленнее, оно, назло тебе, не идет, а летит. Дни сменялись быстро. Труднее было пережить ночи, полные слез и раскаяния. Я знала, что все еще люблю ЕГО, люблю даже больше, чем когда-либо. Каждую ночь я вспоминала, как лежала рядом  и любовалась, глядя на него. Я пыталась вспомнить его запах, его голос, его поцелуи. И каждый раз эти воспоминания приводили меня к тем словам, которые он прошептал мне в аэропорту: - Не надо давить на меня своими слезами… Имей ввиду: ничего не было!... Хотя в чем я виноват, собственно?

Я очень долго маскировалась, если можно так выразиться. То есть, поначалу-то скрывать было нечего, а, когда я поняла, что кое-кто может заподозрить, что со мной - стала одевать длинные мешковидные свитера, вытянутые майки – лишь бы избежать ненужного мне внимания.

И вот настал мой день признаний. Мы с мамой снимали высохшее белье на улице. Я  потянулась, чтобы отстегнуть прищепки, моя футболка приподнялась и мама увидела мой круглый живот. Я сразу поняла глупость своего положения. Мама какую-то секунду соображала, а потом сказала:

  - Милочка, тебе бы пресс не мешало покачать, ты гляди, какое брюшко наела, - и она беззаботно хлопнула меня пару раз по животу. Вдруг ее глаза округлились, я не успела и рта открыть, а она уже задрала майку и посмотрела на живот.

- Ты, что – беременна? – закричала она. – Как? Кто? Когда? – посыпались вопросы на меня.

Я молчала, опустила глаза вниз и не смела посмотреть на нее. Кричала она долго, трусила за плечи, потом побежала в дом, принять успокоительных капель. Я вдруг заметила, что простыня, которую я  поначалу держала в руках, давно выскользнула и, упав в лужу, испачкалась. Я подняла ее, и вдруг мне это показалось таким символичным: вот так же и я запачкалась, словно эта простыня, только меня уж ничем не отмоешь.

Дальше был самый настоящий семейный допрос с пристрастием. У меня разве что не выпытывали, в какой позе все произошло. Что я могла отвечать? Кто бы поверил моим рассказам о ночи с Райнером в его доме? Я сама уже не верила себе. Потому на ходу сочинила историю, где главным действующим лицом выступал Билли. И пришлось терпеть еще и умноженный на 2 семейный совет – с родителями Билли. Я невероятно горжусь им, тем, как он повел себя в те дни: стойко выдержал все нападки со стороны обеих семей, не разу не упрекнул меня. Как он, должно быть, любил меня тогда…

Как предсказывал Билли, все смирились с тем,  что скоро станут бабушками и дедушками. За нас родители решили, что сразу по окончанию школы мы поженимся. За меня решили, что я сама себя наказала, и теперь деньги, отложенные мне на университет, пойдут на моего будущего малыша. А в моем колледже, кажется, вообще всем было наплевать на то, с кем я спала, от кого мой ребенок. Меня это устраивало: слухов за спиной не было. Я даже успокоилась. Смирилась со своей участью, и просила Господа только о том, чтобы он дал мне возможность полюбить Билли. Как можно говорить о предстоящей свадьбе, если мы вдвоем еще даже не целовались? Билли, конечно, предпринимал попытки, что ж тут лукавить, но, видя мою реакцию, тут же останавливался. Я чувствовала, что он крепится из последних сил: его вся эта история начинала страшно нервировать.

И вдруг однажды произошла просто жутчайшая сцена. Я возвращалась со школы, шла по маленькой тихой улочке домой, как вдруг заметила, что, проезжавшая мимо машина, замедлила ход, и едет медленно, параллельно со мной. Я остановилась. Дверь в машине распахнулась, и голос, от которого душа моя ушла в пятки, произнес тоном приказа:

- Садись в машину!

Я подчинилась беспрекословно. Села на заднее сидение, глаз поднять не могу, впилась в свои книги, которые несла со школы, и чувствую, как кровь отхлынула от головы. Водитель вышел из машины, мы остались вдвоем.

- Ну и как ты прикажешь это понимать? Я тебя спрашиваю! – крикнул мне истерично Райнер. - Натравила на меня своего щенка, этого Бобби, Бэнни, Билли, или как там его? Ты думаешь, я поверил в эти его сказки о том, что это мой ребенок? Нет уж, меня так не проведешь! Не может у меня быть детей! – он перешел на устрашающий шепот, четко артикулируя каждый звук: - Я до сих пор не верю, что тогда вообще что-то смог! – Потом, вдруг вспомнив ВСЕ подробности того утра, он исправился, - Ну да, да, я забыл. Первый раз. Но все равно – я не могу быть отцом! Слышишь! Переспала под шумок со своим дружком, а теперь надеешься из меня деньги тянуть? Жить захотелось в красивом особнячке? Не выйдет, - и он замахал пальцем перед моим лицом, - Не на того напали! Ты сначала докажи, что я вообще там присутствовал!

Я пыталась сдержаться, мне очень хотелось выглядеть в его глазах гордой, но все эти слова, лившиеся на меня бесконечным потоком, вывели меня из душевного равновесия слишком быстро. Я залилась слезами, закрыла лицо руками и молила Господа, чтобы этот ужас закончился, как можно скорее.

- Нет, только не это! – нараспев протянул он, - Опять эти слезы. Я уже, кажется, говорил, что слезами меня тронуть нельзя. Опытный. Прекрати немедленно!

Естественно, от его приказов я начала не просто плакать, а судорожно рыдать.

- Нет, прекрати! – он тяжело вздохнул, а тогда положил мне руку на голову и прижал к своей груди. Я снова ощутила ТОТ аромат его туалетной воды. Он гладил меня по голове, и мне показалось, что была в этом прикосновении частица нежности и заботы. Слезы мои сами собой прекратились. Он похлопал меня по плечу, еще раз приобнял, а тогда взял за подбородок и заглянул в глаза. Только тогда я смогла посмотреть ему в лицо, ведь до этого не решалась. Он долго смотрел на меня, не мигая, а я чувствовала, как почва уходит  из-под ног из-за его магнетического взгляда. Тогда он отпустил меня со словами:

- Что ж ты, девочка, со мной делаешь! Ну, скажи правду, ведь Билли – отец малыша? Я вам даже помогу материально, если подтвердишь!

Эти слова его врезались в мое сознание, словно горячий нож в масло. Я отпрянула от него, а тогда посмотрела ему прямо в глаза, так же, как и он, и твердо произнесла:

- Выпустите меня из машины. Выпустите меня, немедленно!

Его глаза от удивления расширились, я заметила, что он растерялся, видимо, не ожидал от меня такой решительности, а тогда, небрежно, не смотря на меня, произнес:

- А никто тебя здесь не держит!

Я вышла из машины. Водитель сел на свое место. Авто  быстро тронулось. С трудом я прошла десяток метров до ближайшей лавочки, а тогда бессильно опустилась на нее и разрыдалась. А ведь я уже готова была  поверить этим его нежным прикасаниям! О случившемся я не сказала даже Билли. Только один раз выпытала у него, не связывался ли он с Райнером. Оказалось, что пару недель назад парень решил-таки сообщить обо всем Ричарду. Он купил где-то у коллекционеров номер его телефона и специально звонил в такое время, когда в Калифорнии была глубокая ночь. Несколько таких звонков Билли просто бросал трубку, а потом однажды не сдержался, и все рассказал. Тот, конечно, не поверил. Тогда Билли продолжал звонить ему опять и опять, пока несчастный не сменил  номер. Но Билли нашел, у кого можно купить этот новый номер, и ночная пытка продолжилась. Я так догадываюсь, что, будучи проездом в наших краях, Райнер решил разобраться и с шутником, и с псевдошантажисткой ( то есть, со мной). Билли выпытывал у меня, как я узнала, но я ответила, что тот просто позвонил мне по телефону и попросил прекратить звонки. Хотя, если  вдуматься, почему Райнер, действительно, не позвонил мне? И тут же я отвечала сама себе: ОН ХОТЕЛ УБЕДИТЬСЯ в том, что я беременна. Думаю, не стоило себя обольщать мыслью, что он просто хотел меня увидеть…

Стоит ли говорить о том, что визит мистера Райнера поверг меня в еще большую депрессию, из которой, я, кажется, и так не выходила. Оставшийся месяц до родов я провела дома – перестала ходить в колледж, лежала целыми днями на кровати и бездумно щелкала телевизионным пультом. Я бы, наверное, даже попыталась покончить с собой, если бы не мысль о том, что своему физическому телу я  не принадлежу. По крайней мере, пока.

А потом настал день, когда меня забрали в больницу. Мама и Билли очень поддержали меня тогда. Если бы не они – я, наверное, сдалась бы. А так,  я знала, что при любых обстоятельствах, у меня есть на кого положиться. У меня родился сыночек – мой Генри Вильям. Когда мне его положили на грудь, я увидела, что глаза у малыша – папины – такие же ясные, голубые.

Сердце мое растаяло в одно мгновение. И я простила все слова, сказанные мне, и возблагодарила небеса и самого Райнера – за это маленькое чудо, которое отныне принадлежало только мне.

Мы вернулись домой из больницы. Какое-то время я была очень слаба, мама и Билли взяли заботу о моем сыночке на себя. Однажды, (Генри только отпраздновал свой первый месяц), мама мне тихо сказала, указывая через окно на Билли,  гуляющего с малышом во дворе:

- А Билли, кажется, решил тебе сделать сюрприз: вчера сфотографировал Генри Полароидом. Было бы чудно иметь его фото, пока он такой маленький! Дети так быстро растут! Мы как-то и не подумали его снять…

Я  обрадовалась предстоящему сюрпризу, и не стала расспрашивать Билли, зачем и почему. Однако спустя 2 недели Билли ворвался ко мне с перекошенным от злости лицом. Я никогда не видела его в такой ярости. Долго выпытывала, в чем причина, пока он, наконец, не признался.

- Это все тот идиот!

- Кто? – не поняла я, хотя чувствовала, как некие неприятные подозрения закрадываются в душу.

- Великий Ричард Райнер!

Ноги подкосились, я села на кровать.

- Я не смог сдержаться, прости! Сфоткал Генри, и послал ему снимки, подумал, отец все-таки –  должен знать!

- А он? – тихо спросила я, хотя по тону Билли, уже догадывалась, какой будет ответ.

- Он прислал телеграмму. Можешь вообразить: телеграмму! – и Билли протянул мне скомканную бумажку. Руки тряслись, я развернула телеграмму и прочла текст: «Прекратите меня беспокоить! Не вмешивайте меня в свои проблемы! Еще раз свяжитесь со мной или с кем-то из моих людей – и я подам на вас в суд! Это последнее мое предупреждение!» Помню, я улыбнулась Билли, протянула телеграмму, а сама на ватных ногах прошла по комнате.

- Ты куда? С тобой все в порядке? – крикнул мне друг.

- Я сейчас вернусь, - отвечала я.

Прошла в ванную, закрыла за собой дверь на щеколду, механически достала бритву, вынула лезвие и перерезала себе запястье левой руки. Тогда так же спокойно опустилась на пол и свесила руку в ванну, чтобы не запачкать пол. Я ничего не соображала, мне казалось, что это вовсе не я, а кто-то другой сидит на полу моей ванной. Не было ни слез, ни боли. Была лишь такая отрешенность от всего происходящего, и ожидание неминуемой развязки. Словно сквозь туман, откуда-то издалека, до меня донеслись крики Билли: - Открой дверь, открой немедленно! Я сейчас ее к черту разнесу! – И я, сама не знаю, почему, доползла до дверей, открыла щеколду. Последнее, что я помню, это, как я падаю куда-то, а Билли успевает меня подхватить.

Я не могла умереть, как мне сказали потом – рана была неглубокая, хоть мне и наложили 6 швов. После того случая, я очень изменилась. Я  перестала подходить к Генри, брать его на руки, кормить. Целыми днями лежала, укутавшись, на кровати и ни с кем не говорила. Мама приносила мне еду, у меня не было сил есть. Не было сил думать, не было желания жить. Не отрицаю, что, при других обстоятельствах, возможно, я бы повторила свою неудачную попытку, и, кто знает, оставила бы своего мальчика сиротой…

Но тут сама Судьба постучала в мои двери, и жизнь моя сменила свое направление.

Тем вечером я, как уже повелось, сидела в кровати и смотрела за окно, как вдруг мое внимание привлекла толпа людей, совсем не характерная для нашей тихой улицы. Я узнала большинство из идущих и горланящих – это были наши соседи. Что же вызвало в них желание пойти куда-то  всем вместе? Я пригляделась, и не смогла поверить своим глазам. Толпа окружала Райнера, собственной персоной. Он мило улыбался, гнал обаяние, что называется, на полную катушку. Как потом оказалось, он перепутал мой дом с соседским, и постучал к ним. Те его узнали, увязались за ним, соседи стали подтягиваться – так образовалась толпа: кто с блокнотом, кто с фотоаппаратом. Отвязаться от них Райнер не мог. И вот я уж наблюдаю за тем, как он входит на наш двор, а мгновение спустя, слышу звонок в дверь. Я вся напряглась, превратилась в комок нервов. Слышу, как мама, которая абсолютно ничего не подозревает, мило щебечет внизу с Райнером. Слышу их шаги на ступенях, и вот – дверь распахивается. На пороге – он – одет, как всегда, утонченно-элегантно, волосы уложены, словно он из парикмахерской, но выражение лица понять сложно. Он обвел взглядом мою комнату, на секунду задержался на моей повязке на запястье, а тогда спросил мою маму:

- Могу я увидеть вашего замечательного малыша? Да, да, я уже наслышан о прибавлении в вашем семействе.

- Ну, надо же, - всплеснула мама руками, - Вот уж не думала, что Вас это заинтересует хоть в какой-то мере!
Райнер улыбнулся маме в ответ, и это была не самая искренняя его улыбка.

Мама вышла за мальчиком. Нависла угнетающая тишина. Райнер не смотрел на меня, а куда-то в сторону. Не знаю, какие мысли крутились у него тогда в голове, но мрачное выражение лица не оставляло надежды думать, что мысли эти были светлыми. Мама вернулась, неся Генри на руках.

- Посмотрите на нашего малютку! – сказала она, протягивая мальчика Ричарду. Тот наклонился, внимательно всматриваясь в лицо моего сына. Своего сына… Спустя мгновение он, якобы беззаботно спросил:

- А правда, что у всех новорожденных глаза голубого цвета?

- Не знаю, - отвечала мама. – Генри уже два месяца, если бы глаза изначально были другого цвета, они бы уже изменились. А так… Вы знаете, это странно, мы и сами с дочкой ломали голову: У Бонни глаза – зеленые, у Билли – это отец малыша – карие. А у Генри – они почему-то голубые. Наверное, в роду у кого-то так было. Ой, а у Вас – тоже голубые глаза. Вот видите – распространенное явление, оказывается, - и мама засмеялась, а Ричарда почему-то передернуло. Он хотел, было, поправить малышу рубашечку, как вдруг сынок рефлекторно ухватил Ричарда за палец.

- А ты у нас, оказывается силач, - произнес Ричард, пытаясь высвободить руку из пальцев Генри, и вдруг я заметила, что взгляд его задержался на маленьком розовом родимом пятне, размером с 2 центовую монетку,  на запястье малыша. На какое-то мгновение взгляд Ричарда остекленел. Затем он медленно высвободил палец, обернулся ко мне, нервно одернул рукав на правой руке и показал мне свое запястье. Там было точно такое же родимое пятно, которого я не видела раньше, а, может, не заметила… Глаза Ричарда стали наполняться слезами, я нервно крикнула:

- Мама, унеси ребенка, оставь нас двоих!

Мама удивленно пожала плечами, вышла из комнаты, закрыла за собой дверь. Ричард сел на край моей кровати, его била нервная дрожь. Он опять протянул мне свою руку,  и совершенно изменившимся голосом, произнес:     
                                                                                                                                                 
- Как? Как это возможно? Один раз, случайный раз, которого я даже не помню – и ты родила мне сына. Как я мог в это поверить? Что же мне делать теперь? Ты понимаешь, как это все меняет для меня? Теперь все будет –  по другому, - он с силой сжал мои плечи, по его щекам текли слезы – вот уж во что я не могла поверить, так в это – и, вместе с тем, он улыбался какой-то блаженной улыбкой.

- Девочка моя, девочка моя, спасибо тебе! Ты не знаешь, КАК ты изменила мою жизнь!  - он приблизился ко мне и стал покрывать поцелуями мое, соленое от слез, лицо. Он целовал мне руки, шею, голову – и было в этом столько ласки и нежности, сколько я никогда не испытывала в своей жизни! Я не могла ему отвечать, просто беззвучно плакала, а он продолжал обнимать меня и целовать, и больше уже не в силах был что-то говорить. Вот так нас и застала мама. Секунду смотрела на меня, на него, тогда все поняла, и просто вышла, закрыв за собой дверь. Ричард даже не заметил ее визита.

- Выходи за меня! – с жаром прошептал он мне в лицо. – Я клянусь, что буду прекрасным отцом, заботливым мужем. Ты  не будешь ни в чем нуждаться. Полная свобода действий! Только позволь мне быть с вами.

- А как же любовь, Ричард? – спросила я очень тихо.

- Я буду стараться, - прошептал он в ответ, и добавил: - Клянусь, я никогда тебя больше не обижу. Выходи за меня!                                                                                                                                                                     
« Я буду стараться, я буду стараться» - крутилось у меня в голове. Но полюбить-то ты меня не сможешь, - подумала я, а вслух произнесла:

- Хорошо. Я согласна!

А дальше был очень тяжелый разговор с Билли. Я видела, как посерело его лицо, как он сжал кулаки, когда я все рассказала ему. Он выслушал меня, не перебивая, а тогда сказал, не глядя на меня:

- Рано или поздно, но он опять проявит свой характер. Но я тебе уже помочь не смогу. Прощай! – он развернулся и, ссутулившись, пошел прочь. А я заплакала, потому что поняла, что в тот момент потеряла своего единственного друга.

Через три недели мы с Ричардом поженились в мэрии нашего городка. Все было скромно: ни букетов, ни пышного свадебного платья. Я была счастлива, Ричард – напряжен и сосредоточен. Уже после церемонии, когда мы спускались к такси, нас окружила толпа людей: фанаты, журналисты. Меня мало-помалу оттеснили в сторону, Ричард позировал, давал интервью, подписывал фотографии. Я опять заметила, как он изменился: светился от счастья. Я поняла, что с таким положением дел мне придется теперь мириться всегда. А потому я спокойно ждала в такси. Минут через пятнадцать Ричард сел в машину. Настроение у него было прекрасное – он обнял меня, поцеловал, и прижал к себе так, как только он делал: по-отцовски. Такси тронулось.  Мы молчали. И вдруг я спросила:

- Ричард, почему ты тогда приехал ко мне домой? После той телеграммы, когда все стало ясно?

Он прижал меня к себе, обдумывая ответ, а тогда сказал:

- Твой Билли позвонил мне. Сказал, что ты сделала с собой. И добавил, что в следующий раз он не успеет тебя спасти. – Ричард умолк, убрал руку с моего плеча, и добавил:

- Я бы не обратил внимания на эти слова, слишком часто меня в жизни шантажировали, - я прикусила губу, тоже отвернулась от него.

- Но потом Билли сказал: у Генри – голубые глаза. Понимаешь, у Генри – голубые глаза! – Ричард достал портмоне, вынул из него сложенную вдвое полароидную карточку и протянул мне: -  Здесь не видно цвета его глаз, а я помнил, что у тебя глаза – зеленые! Всегда оставался шанс. Понимаешь – мой шанс!

Он опять обнял меня, я смахнула слезы. «Билли, Билли, если бы не ты!» Так я узнала, что мой друг спас мне жизнь дважды.

В тот год Ричарду исполнилось 60, а мне – 19.