~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~*~
—Уф-ф! Мне сто лет не было так вкусно. Дай еще вина. А посмотри на небо! Это сказка! В городе вообще нет звезд.
—Ты сейчас поразительно похожа на себя прежнюю. Я снова узнаю тебя.— Обычно неподвижные холодные глаза Малфоя сейчас казались живыми, свинцово-серыми.
—Только не думай, пожалуйста, что что-то изменилось. Нет. Это просто игра. Восхитительная, волшебная игра. Я играю в саму себя — прежнюю, ту, которую ты знал.
—Которую я любил. И которая любила меня.
—Мы тогда не говорили о любви.
—Правильно. А зачем говорить о том, что можно просто чувствовать.
—Давай и сейчас не говорить, а просто чувствовать — этот вечер, звезды, вкус вина... Это так здорово! Я просто наполняюсь божественной энергией.
—Ага,— лицо Люциуса Малфоя стало жестче.— Чтобы завтра снова вернуться в Лондон и покорно, но с пользой истратить эту божественную энергию: зарабатывать Поттеру деньги, гладить ему рубашки, покупать продукты.
—Ты забываешь о магии... И, вообще, перестань. Тебя раздражает даже сам вид простого земного счастья.
—Счастья?— Малфой с отвращением поморщился.— Это не счастье, это просто земное свинство. И оно действительно меня раздражает. И я уверен — тебя тоже.
—Нет. Сейчас уже нет,— серьезно возразила Гермиона.— А сначала — конечно. Ты сам научил меня воспринимать людей как грубый серый холст, на котором избранные художники могут написать все, что им захочется.
—А сейчас ты думаешь иначе?
—Конечно... Ой, как мне вкусно, даже говорить на неприятные темы не хочется. Давай не будем?
—Конечно, не будем,— кивнул Люциус Малфой.— Но если бы ты сейчас увидела себя со стороны, ты бы поняла, что настоящая ты — здесь, а не там, рядом с этим маленьким тупым зазнайкой.
—Люциус! Я запрещаю тебе говорить  гадости о Гарри. Я уже, конечно, обманула его, когда села в твою машину, но обсуждать его мы не будем.
—Действительно. Черт с ним.— Люциус пригубил вино.— Вот только это не моя машина.
—Правда?— удивилась Гермиона.— А чья же?
—Твоя,— совсем просто ответил Малфой.
Пораженная Гермиона непонимающе посмотрела на него, и он так же спокойно продолжил:
—Это мой подарок. В бардачке лежат документы на твое имя и все прочее. Что ты так смотришь?
—Ты что, с ума сошел, Люциус? Да она же стоит целое состояние!
—С каких это пор ты начала оценивать подарки?
—С тех пор как узнала, как зарабатываются деньги.
—Ну, тогда избавь меня от этих вычислений,— устало вздохнул Малфой.— Мне просто показалось, что ты хотела бы иметь такую машину.
—Да мало чего бы я хотела!— искренне вырвалось у Гермионы.— К тому же, что я с ней буду делать?
—А разве это не счастье — угадать желание женщины? Знаешь, я что-то не пойму, чем ты так потрясена. Мне это даже неприятно. Когда-то ты не удивилась бы, даже если бы я подарил тебе голову твоего врага, заспиртованную в банке...

Дом Малфоя был красив какой-то мрачноватой красотой и напоминал средневековый замок. Замки средневековья были красивы именно своей функциональностью. Они предназначались для того, чтобы защищать своих обитателей, отсекать их  собственный мир от внешнего мира. В их величавой красоте лежал простой принцип: вот он я, за моими стенами — все остальное. Таким и был дом Малфоя. С учетом эпохи, конечно, и того, что это был дом волшебника.
В камине жарко пылали грабовые поленья. Сидя у огня, Гермиона и Люциус пили дымящийся грог из больших глиняных кружек.
—Ты не жалеешь, что приехала?— Малфой с нежностью смотрел на девушку.
—Если честно, Люциус, то жалею. Очень жалею. Нельзя выбивать себя из колеи. Потом слишком трудно возвращаться.
—А зачем возвращаться?
—Это все сон, прекрасный сон о собственной юности,— задумчиво и с легкой грустью сказала Гермиона.— Нельзя же всю жизнь прожить во сне.
Малфой подбросил в огонь еще одно полено. Взглянул на Гермиону:
—Как раз это и есть настоящая жизнь. Все остальное — фикция, сказки для магглов. Мы с тобой выше этого.
—Я — не выше. Как оказалось...— вздохнула Гермиона.— Я счастлива, поверь мне, когда живу среди обычных людей, занимаюсь обычными делами. Я согласна: другие проигрывают рядом с тобой. Ты вообще самый необычный человек из всех, кого я встречала. Но мир состоит не из сверхлюдей. Поэтому, наверное, тебе так скучно в нем. А мне нет. Люди живые и теплые. И я люблю их с их слабостями и недостатками.
—С их подлостью, трусостью, тупостью, свинством...— невесело хмыкнув, продолжил Малфой.
—Все люди разные. Есть хорошие, есть  подонки...
—И Поттер, конечно, хороший?
—Мы, по-моему, договорились не обсуждать его.
—Да, договорились... Но ты так смешно поделила людей на хороших и плохих... И куда ты отнесла меня? Бывшего Пожирателя Смерти... А Северус? Он тоже плохой? Несмотря на то, что не раз спасал твоему дорогому муженьку его драгоценную шкурку?!
—А ты предпочитаешь делить их на сверхчеловеков и недочеловеков?
—Это ближе к истине. Послушай, а как я должен считать, если я легко, без всяких усилий добиваюсь всего, чего хочу? Люди отдают все силы, чтобы не сдохнуть от голода, а я шутя достигаю самых невероятных целей. Я уже не говорю о магглах... И я при этом должен спокойно смотреть, как моя любимая  женщина предпочитает мне некоего Поттера — сироту-недоучку?
—По-моему, ты ненавидишь его, Люциус. А разве ты можешь ненавидеть слабого человека?
—Это не ненависть,— возразил Малфой.— Ненависть — алмазное чувство, расходовать его надо бережно и уж во всяком случае, не на Гарри Поттера и ему подобных. Я вообще сейчас заметил его только потому, что ты оказалась рядом с ним. Только поэтому.
—Послушай, а ты ничего не задумал против Гарри?
—О чем ты?— не понял Малфой.
—Я же знаю, как ты умеешь развлекаться. Твои игры могут уничтожить человека.
—Пусть не садится играть со мной.
—Тогда не забывай, что я — рядом с Гарри. А значит, ты играешь и против меня.
—Трогательная верность,— хмыкнул Люциус Малфой.— Может быть, тебе просто приятно быть с мужчиной, которого нужно оберегать и защищать?
—Я не анализирую свои чувства, просто верю им. Я всегда была с ним. Мне хорошо быть с Гарри, жить его проблемами, любить его, хоть он гораздо слабее тебя, и у него совсем не такой дом, и он вообще боится, чтобы я водила машину...
—Боится? За тебя?— Малфой был искренне поражен.— Мерлин, да он, выходит, вообще тебя не знает!
—Я надеюсь, ты оставишь Гарри в покое.— Гермиона в упор посмотрела на мужчину.
—Только когда ты снова будешь со мной.
—Люциус, это шантаж.
—Нет. Ты просто не можешь не разочароваться в этом ничтожестве. И я хочу тебе помочь.
Гермиона поднялась. Она устала бороться с этой непробиваемой, нечеловеческой убежденностью.
—Люциус! Не называй так Гарри! Он не ничтожество! Он уничтожил Вольдеморта, в конце концов.
—Правда? Я благодарен ему за это, но и ты считаешь его слабым!
—Слабым — да, но не ничтожеством. Ему необходима моя любовь, забота, поддержка, ведь он был лишен этого в детстве и ...
—Ты ничего не сказала о доме.
—О твоем доме? А что можно сказать? Он прекрасен. Даже слишком прекрасен. Как театральная декорация. Поэтому в нем есть что-то ненастоящее...
—Да? Странно... В нем все, как ты хотела.
—Я?— удивилась девушка.
—Однажды... Неужели ты не помнишь? Однажды ты сказала мне, в каком доме ты хотела бы жить. Ты так подробно описала каждую лестницу, каждую деталь... Я всегда помнил тот разговор и вот построил этот дом.
Гермиону на миг обжег стыд:
—Правда? Я забыла. Видишь, как много я забыла, Люциус. А раз я смогла это забыть, значит, мое место не здесь...
—Значит, ты уходишь?
—Ты думал, я могу остаться?
—Ты все равно останешься. Не в этот раз, так в другой.
—Вот поэтому я и не допущу другого раза. Спасибо за этот вечер, Люциус. И за волшебный подарок. Я не смею отказаться от него...
—Этого еще не хватало... Я отвезу тебя?
—Э нет! Я поведу ее сама. Это будет последнее удовольствие этой ночи.
—Можно я поцелую тебя?
—Нет,— Гермиона спокойно посмотрела ему в глаза.— Я же сказала тебе: я люблю другого мужчину.
Ни словом, ни жестом не выказав досаду, Люциус направился к двери. Гермиона последовала за ним. И только когда машина скрылась за поворотом, он прошептал:
—Ты будешь моей, Гермиона. Моей... либо...